Определение правовой природы деятельности Европейского Суда по правам человека

Правовой основой создания и функционирования Европейского Суда по правам человека является заключенная в 1950 г. в г. Риме Конвенция о защите прав человека и основных свобод. С точки зрения каталогизации прав и свобод она принципиально не отличается от существовавшей на тот период времени Всеобщей Декларации прав человека 1948 г. Как представляется, это вполне может быть объяснимо тем, что с самого начала работы над документом своей первоочередной задачей Совет Европы считал разработку «Хартии о правах человека, гарантирующей свободу мысли, собраний и выражения мнений».

Вместе с тем, изучение подготовительных материалов принятия Европейской конвенции (Travaux Préparatoires) свидетельствует о том, что и простой копией Всеобщей Декларации прав человека 1948 г. она быть не могла – ее разработчики стремились создать документ, призванный «превратить высокопарные принципы и красивые декларации во что-то реальное, закрепить основные права и свободы настолько четко, чтобы не оставалось сомнения в отношении их содержания, а также снабдить этот документ конкретными мерами, призванными гарантировать соблюдение прав человека и основных свобод».

В числе таких мер государства видели, прежде всего, создание международного суда, действующего в рамках Совета Европы, способного стать, «совестью, которая встревожит умы нации, если ей грозит постепенное растление, предупредит ее об опасности и покажет ей, что та идет по дороге, ведущей далеко, порой даже к Бухенвальду или Дахау».

Легальное закрепление эта идея получила в ст. 19 ЕКПЧ, которая в первоначально действовавшей редакции предусматривала создание двухступенчатого контрольного механизма за соблюдением государствами- членами прав и свобод, гарантированных Конвенцией и протоколами к ней, в виде а) Европейской Комиссии по правам человека, к задачам которой относилось прежде всего решение вопроса о приемлемости поступившей жалобы, а в случае принятия жалобы к производству ее предварительное изучение с участием представителей сторон, а также осуществление расследования, если это необходимо, и принятие мер к дружественному урегулированию дела на основе соблюдения прав человека и б) собственно Европейского Суда.

На сегодняшний день ст. 19 ЕКПЧ подлежит прочтению в редакции Протокола № 11 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод о реорганизации контрольного механизма, созданного в соответствии с Конвенцией, 1994 г. (далее – Протокол № 11), ликвидировавшего Европейскую Комиссию по правам человека и учредившего единый постоянно действующий Европейский Суд по правам человека.

Из системного толкования преамбулы Европейской конвенции, ее ст. 19, а также преамбулы Протокола № 11 следует, что цель деятельности ЕСПЧ проистекает из целей принятия самой Конвенции и заключается в обеспечении соблюдения государствами-членами обязательств по защите прав человека и основных свобод, провозглашенных в разделе I ЕКПЧ и протоколах к ней.

Тем самым, по общепринятой оценке, в рамках Совета Европы был создан не имеющий аналогов особый механизм контроля, представляющий собой «жемчужину», «одну из самых передовых в мире форм международной судебной процедуры».

Однако процесс осмысления и нормативного закрепления указанных способов в тексте международного договора, которым по своей правовой природе является Европейская конвенция, был весьма трудоемким и болезненным – подготовительные материалы Конвенции наглядным образом это демонстрируют

– по различным причинам, многие из которых сохраняют свою актуальность и спустя более 50 лет.

Так, в Великобритании опасались существенного ограничения суверенитета, полагая, что признание обязательной юрисдикции ЕСПЧ будет автоматически означать его право пересматривать положения британского общего и статутного права. Представители Нидерландов допускали возможность многочисленных злоупотреблений, видя во вновь создаваемом суде политическую структуру, а также настаивали на том, что процедура подачи индивидуальных петиций будет сложной и дорогостоящей. В Норвегии полагали, что «если тысячи и тысячи отдельных лиц в различных государствах-членах будут иметь возможность присылать жалобы», то это вовсе парализует работу Европейского Суда.

Компромисс стал возможен благодаря тому, что в качестве одного из основных начал деятельности Европейского Суда провозглашался принцип субсидиарности, официально в Конвенции не поименованный, но выводимый из толкования ее ст. 1, в силу которой именно государства-члены обеспечивают каждому, находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы, определенные в разделе I Конвенции, во взаимосвязи с п. 1 ст. 35 ЕКПЧ, закрепляющим, что Европейский Суд может принимать дело к рассмотрению только после того, как были исчерпаны все внутренние средства правовой защиты, как это предусмотрено общепризнанными нормами международного права.

Анализ данного принципа как в отечественной и зарубежной юридической литературе, так и в официальных документах представлен исчерпывающе.

Обобщив существующие суждения, можно прийти к выводу, что принцип субсидиарности по своей правовой природе является организационным принципом деятельности Европейского Суда и представляет собой, с одной стороны, требование об исчерпании всех внутригосударственных средств защиты права до того, как дело поступит в компетентный международный суд, а с другой стороны – обязанность государства-члена а) гарантировать существование указанных средств защиты на национальном уровне и б) обеспечить их организацию и функционирование таким образом, чтобы лицо, право которого нарушено, могло претендовать на получение эффективной правовой защиты.

Такой подход позволил ЕСПЧ начать функционировать, однако он же породил ряд серьезных противоречий в определении правовой природы его деятельности, заметно обострившихся в XXI веке.

Рассмотрим подробнее.

Как уже было указано, жалоба может быть признана приемлемой и, как следствие, принята к производству Европейского суда лишь после исчерпания всех внутригосударственных средств защиты и в течение шести месяцев с даты вынесения национальными органами окончательного решения по делу (п. 1 ст. 35 ЕКПЧ). Интерпретируя данную норму, В.А. Туманов писал, что Европейский суд “самостоятельно в каждом конкретном случае определяет, были ли использованы заявителем все возможные средства защиты, исходя из особенностей правовой системы государства-ответчика, прежде всего системы органов правосудия; из специфических обстоятельств данного конкретного дела. Наиболее стандартный вариант, соответствующий судебной системе подавляющего большинства европейских государств, трехзвенный: суд первой инстанции – апелляционный суд – высший (кассационный) суд. Эта схема может быть усложнена в конкретных ситуациях наличием специализированных судебных систем, участие которых в разбирательстве дела может оказаться обязательным».

В результате в юридической литературе получило распространение суждение о том, что фактически произошло «встраивание» Европейского суда в национальную гражданскую процессуальную форму в качестве последней (высшей) инстанции, осуществляющей правосудные функции.

Весьма показательны в этом отношении суждения экс-председателей Европейского Суда. Ж.-П. Коста, ссылаясь на фундаментальный принцип pacta sunt servanda, обращает внимание на существование иерархии норм, «которая указывает Страсбургский суд в качестве последней инстанции по применению Европейской Конвенции». Его дополняет Р. Рисдал, также полагающий, что «Страсбургский суд следует считать последней инстанцией по делам, рассмотренным в национальных судах».

Представители Европейского Суда в подобных оценках не одиноки – их точку зрения восприняли и многие другие авторы.

По мнению бельгийского юриста Ф. Тюлькенс, «Суд должен выполнять одновременно и конституционную функцию, и функцию отправления правосудия».

Не обойден вниманием анализируемый подход и представителями отечественной юриспруденции.

А.Р. Султанов обращает внимание на «компетенцию Европейского Суда по правам человека по осуществлению надзора за соблюдением прав и свобод человека государствами-участниками», а Л.М. Энтин квалифицирует эти права и свободы в качестве субъективных.

Т.В. Соловьева в своем диссертационном исследовании (2014 г.) доказывает, что Европейский Суд хотя и не является государственным органом, но представляет собой надгосударственный механизм защиты прав и свобод заинтересованных субъектов, осуществляет правосудие, результатом которого является постановление ЕСПЧ.

Таким образом, по существу данные суждения свидетельствуют об отнесении ЕСПЧ к числу форм защиты субъективных гражданских прав и законных интересов, более того – к числу судебных форм защиты прав и законных интересов, а правовая природа его деятельности определяется как правосудие.

По нашему мнению, с указанными суждениями согласиться нельзя.

Форма защиты в юридической литературе определяется как процессуальная категория, под которой понимается устанавливаемая законом деятельность компетентных органов по защите права, порядок защиты права тем или иным юрисдикционным органом.

Ядро судебной защиты образует правосудие, которое обладает собственными признаками, к числу важнейших из которых в доктрине традиционно относят следующие:

а) это деятельность особого органа государственной власти – суда,

б) направленная на рассмотрение и разрешение дела по существу и

в) осуществляемая в соответствии с установленной процессуальным законодательством цивилистической процессуальной формой.

На наш взгляд, деятельность ЕСПЧ с выделенными признаками не соотносится, следовательно, не представляется возможным определять ее правовую природу как правосудие, а возможность обращения граждан в ЕСПЧ – как судебную форму защиты субъективных прав.

Кроме того авторы, доказывающие точку зрения о правосудном характере деятельности ЕСПЧ, исходят из ошибочного, на наш взгляд, определения его правовой природы как наднациональной организации.

Несмотря на то, что вопрос о правовой природе деятельности ЕСПЧ продолжает дискутироваться, квалификация Суда в качестве международной наднациональной межгосударственной организации в отечественной литературе преобладает.

Мы не разделяем данный подход.

По свидетельству М.М. Бирюкова, впервые термин «наднациональность» употребили в 1814 г. французские мыслители О. Сен-Симон и О. Тьерри, предсказывавшие создание по окончании эпохи войн и революций европейского сообщества с наднациональным парламентом.

В современной литературе сложились следующие подходы к определению наднациональности.

А.Э. Толстухин свидетельствует о существовании четырех основных признаков наднациональной организации:

а) наднациональная власть является иерархически более высокой по сравнению с государственной властью;

б) она независима от государств-членов;

в) волеизъявление наднациональной организации имеет нормативную силу и прямое действие на территории государства-члена;

г) институты наднациональной организации должны иметь возможность самостоятельно расширять пределы своей компетенции.

В целом, с ним солидарна Т.Н. Нешатаева, которая анализируя данный вид международных организаций с формально-юридической позиции, выделяет четыре их необходимых признака:

а) право международной организации на вмешательство в вопросы, относящиеся к внутренней компетенции государства согласно его конституции;

б) полномочия организации на создание в целях регулированияэтих вопросов правил, обязательных для государств-членов, и механизмов контроля и принуждения к соблюдению этих правил;

в) возложение широких полномочий по созданию правил и контролю за их соблюдением на непредставительные органы, т.е. на международных служащих;

г) право организации своими решениями обязывать и управомочивать физических и юридических лиц государств-членов.

На наш взгляд, ЕСПЧ с выявленными признаками наднациональных международных организаций не соотносится. Международные суды представляют собой специфические институты международного права, назначение и правовое положение которых существенно отличается от традиционных международных органов.

Полагаем, ЕСПЧ не приобретает характера наднациональной юрисдикции в области защиты субъективных прав; правосудные функции осуществляют только внутригосударственные суды.

Европейский Суд и заявитель (физическое или юридическое лицо, обращающееся с жалобой против государства-ответчика) в процессуальные правоотношения, связанные с защитой субъективных прав вовсе не вступают; правовая природа складывающихся между ними правоотношений иная – они связаны не с защитой субъективных прав, бывших предметом правосудия, а лишь с констатацией (посредством особой международной судебной процедуры) факта нарушения государством-ответчиком тех или иных положений ЕКПЧ. Именно такое понимание наиболее соответствует цели деятельности Европейского Суда, провозглашенной в ЕКПЧ, – обеспечение соблюдения государствами-членами обязательств по защите прав человека и основных свобод

Установив факт нарушения государством норм ЕКПЧ, сам Европейский Суд не вправе принять дальнейшие меры, чтобы устранить его в тех случаях, когда такое нарушение носит длящийся характер либо обусловлено допущенными национальным судом существенными нарушениями норм процессуального права, поскольку это так или иначе потребует пересмотра национальных судебных постановлений, что в системе международной юрисдикции осуществить невозможно.

Таким образом, защита субъективных прав и законных интересов – задача самих государств.

Следовательно, наиболее обоснованным представляется квалифицировать ЕСПЧ не в качестве очередной инстанции, осуществляющей правосудие (подход, основанный на теории наднациональности), а в качестве международного суда, деятельность которого представляет собой один из способов (посредством толкования норм) обеспечения действенности Конвенции о защите прав человека и основных свобод. С этих позиций следует определять и юридическую силу постановлений ЕСПЧ, которая, по нашему мнению, имеет иную онтологию в сравнении с законной силой национального судебного решения – в них нет ни res iudicata, ни государственной воли.

Таким образом, Европейский Суд представляет собой международный орган, обеспечивающий посредством толкования норм ЕКПЧ соблюдение государствами-членами обязательств по защите прав человека и основных свобод и, тем самым, жизнеспособность и действенность самой Конвенции. Его основной задачей в контексте цивилистического процесса является гармонизация национальных юрисдикций с точки зрения общепризнанных стандартов правосудия посредством толкования подлежащих применению конвенционных норм.